Линотип

Вы когда-нибудь видели, как работает линотип? Не знаю, как это делают сейчас, но я ещё застала времена, когда типографские девушки в синих сатиновых халатах набирали на станке текст, который отливался в свинцовые строки. Эти строки со звоном падали в кюветку и, когда они остывали, наборщицы составляли из них гранки, которыми печатались газеты и книги. Я тогда работала корректором в издательстве – сразу после университета – и приходилось частенько наведываться в цех, чтобы ускорить процесс.

Когда я читаю Паустовского, то вспоминаю эти ещё тёплые, отлитые из свинца строки: у него они такие же цельные, весомые, звонкие. Хочется взять их в руки, полюбоваться, как они сверкают своими гранями, как отдают ладоням своё тепло.

- Я жду крушенья.

- Почему?

- От скуки.

Мост прокричал сплошной звенящей нотой, вода блеснула, свистнула, ушла, и с шумом ливня промчался лес.

- Когда вам захочется, чтобы вас простили, – сказала она, не глядя на Батурина, – найдите меня. Я прощу вам даже то, чему нет прощенья.

- Что?

- Скуку… («Блистающие облака»)

О Паустовском нельзя сказать: вот это место – одно из лучших в книге, или: вот эта книга – одна из лучших у него. Паустовский – это явление, цельное и неделимое. Каждая грань этого самородка хороша по-своему, но это один кристалл, и игра света на его гранях зависит от освещения, но не от качества самого минерала.

Ему не повезло – как и Грину, рождение звезды которого не совпало с настроением эпохи. Правильней сказать, что эти двое – вне времени, оценить их способен только тот читатель, бытие духа которого автономно и мало подвержено суетливым, мелким движениям внешнего мира. Не станет их читать и вечно спешащий, жадный до новых впечатлений потребитель бестселлеров.

Паустовского невозможно читать мимоходом, в нём надо жить. Но будьте готовы к тому, что его книги обретут над вами власть, от которой вы уже не сможете освободиться – впрочем, и не захотите. Потому что это власть внутренней свободы, «чувство молодости, ветра, то чувство, что, не задумываясь, можно определить как начало подлинного счастья», которое «бьётся в теле, как сердце».